Британская империя-мировой упырь
Если ктото не осилит много буков то прочитайте хотябы про Ирландию-станет понятно что ежели брит были столь беспощадны к соседу то со всеми остальными стпанами они тем более не циремонились.
А если оптом крато то:
Британия имет хватит высокий достоинство жизни не потому какой трудолюбива а потомучто столетиями тупо грабила более слабые страны
да и буде что подумает который это гуртом в прощлом и нынче это тихая земля
чая и тумана то я вас разачарую ,вклад в современную экономиснскую
мировую жопу Британии огромен,только обетом пожже….
Цитата:
Чтобы создать современную относительно сытую
Великобританию, следует было столетиями грабить колонии, вывозя из них материальные ценности в огромных размерах. Все благосостояние "первого мира" основано на перетекании в него невообразимого, не поддающегося даже точным подсчетам объема товаров и ценностей из "третьего мира"
Ограниченный размерами статьи, остановлюсь только для двух примерах — на Ирландии и Индии.
Включение Ирландии в Британскую империю проводилось, будто известно, через военной экспансии. Она сопровождалась поголовным истреблением жителей целых городов и районов, разрушением построек и средств производства, тотальной конфискацией земельной собственности ирландцев (весьма либерально!), массовыми казнями и высылкой их в Вест-Индию в качестве плантационных рабов, «террористическими законами назло ирландцев», принудительной пауперизацией, геттоизацией коренного населения в областях Коннот (Коннаут) и Клэр. Все эти «благие действия», буквально нацистские сообразно идеологии и практике, вызвали деградацию сельского хозяйства Ирландии (вот вам и «эффективное правление в Империи»!
Но выключая военного грабежа и геноцида британские «благодетели» исподволь устраивали в Ирландии массовый бедность. Причем шишка массовый искусственный повреждение был организован здесь англичанами опять в xvi в. Он явился следствием тактики вытеснения коренного населения с принадлежавших ему земель, которое проводилось в форме военных действий: англичане уничтожали посевы, угоняли скот, грабили имущество, сжигали постройки, физически истребляли тех, какой не догадался (тож не смог) бежать в леса и груда. Земли ирландцев отчуждались в пользу захватчиков. Выдающийся английский поэт елизаветинской эпохи Э. Спенсер в своем трактате «О современном состоянии Ирландии» беспричинно описал результат действий англичан: «За полтора возраст ирландцы были доведены перед такого отчаянного положения, который даже и каменное сердце сжалось желание. Со всех сторон, из лесов и из долин они выползали, опираясь для руки, так только ноги уже отказывались священнодействовать им; это были живые скелеты; говорили они так, точно это мертвецы дают о себе верно стонами из могил, … ради короткое период толькотолько никто из них не выжил; густонаселенная, обильная земля внезапно опустела, лишилась людей и скота» [см.: jackson 1971: 38–39]. Жертвы этого геноцида никем, всерьез, не подсчитывались. Истребление ирландцев голодом продолжалось в течение двух десятилетий и было остановлено, естественно, всего организованным сопротивлением — восстанием северных кланов почти руководством Шана О’Нейла (1559–1567).
А сиречь «рачительно» хозяйствовали британцы в покоренной Ирландии, рассказал в знаменитой «Истории английского народа» Дж. Грин: «Колонизаторы получали колоссальные прибыли, которые здесь, в Ирландии, вследствие хищнической эксплуатации естественных богатств острова и использования дешевого труда беглых и ссыльных более чем в три раза превышали весь, что дозволительно было бы получить с такого же поместья в Англии. Ради скорейшего получения прибыли с крайней поспешностью вырубались дубовые рощи; мириады пережигали для уголь, необходимый ради выплавки железа… Если улучшение и транспорт обходились в 10 ф. ст., то упражнение продавался в Лондоне за 17 фунтов. Последнюю плавильную печь в Керри загасили только после того, ровно были уничтожены целый леса. Везде, где желание ни ступала нога английского предпринимателя, после ним оставалась опустошенная, вроде следовать лесного пожара, округ» [см.: Мортон 1950: 220–221].
После разгрома Кромвелем общенационального Ирландского восстания 1641–1652 гг. место подверглась тотальному разграблению, ирландцы — истреблению. В 1641 г. в Ирландии проживало более 1 млн. 500 тыс. человек, а в 1652 г. осталось лишь 850 тыс., из которых 150 тыс. были английскими и шотландскими новопоселенцами [Мортон 1950: 222]. Экономическая политика тоже была образцом либерализма: «Ирландия… превратилась в источник дешевых продуктов и сырья ради Англии, чем она вынуждена замечаться и по сей число. Сначала здесь стали развивать скотоводство, к 1600 г. в Англию ежегодно экспортировалось накануне 500 тыс. голов скота. Когда же выяснилось, кто сей экспорт влечет за собой падение цен для сельскохозяйственные продукты и уменьшение ренты, в 1666 г. был принят особенный документ, запрещавший вывоз из Ирландии скота, мяса и молочных продуктов. Этот акт нанес безжалостный удар по ирландскому скотоводству. Когда же была сделана опыт перейти от мясомолочного скотоводства к овцеводству, последовал вторично уединенно грамота, который запрещал вывоз шерсти ради границу, а в Англию допускал чуть ввоз необработанной шерсти. Впоследствии ирландская текстильная промышленность была намеренно разрушена, ибо она стала опасным конкурентом английской» [Мортон 1950: 222].
История повторилась в xix в. После подавления ирландского восстания 1798 г. и введения англо-ирландской унии 1801 г. британские власти методично свели на вышли сплошь экономические достижения Ирландии. Автономный ирландский парламент был упразднен, протекционистские пошлины, установленные им для защиты слабой местной промышленности, были отменены. Взамен их британские власти ввели в 1798 г. высокие пошлины для вывоз шерстяных изделий из Ирландии в Англию и за границу. Таким образом была практически уничтожена наиболее динамично развивавшаяся отрасль ирландской промышленности. С огромным трудом здесь выжили только льняное производство, винокурение, пищевое и хлопчатобумажное производства (последнее — в незначительной степени). Рабочие с разорившихся фабрик превратились в супердешевую рабочую силу чтобы предприятий метрополии. В области сельскохозяйственных отношений действовал так называемый карательный кодекс. Он закрепил полуфеодальную систему хозяйствования, ограничил в правах коренное население (формально — сообразно религиозному признаку) и вызвал деградацию сельского хозяйства.
В середине xix в. британская экономика перестала потребно в Ирландии наподобие в житнице, а промышленность, вопреки, требовала новых дешевых рабочих рук. В 1845 г. болезнь картофеля (основного продукта питания хронически полуголодного населения Ирландии) стала причиной массового голода. Правительство Британии почти желании могло бы помочь голодающим, однако взамен этого в 1846 г. в Англии были отменены «хлебные законы», который привело к резкому падению цен на хлеб и побудило лендлордов в Ирландии к сгону крестьян с земли и переориентации сельского хозяйства страны с земледелия для пастбищное животноводство. Только в 1848–1849 гг. с земли было согнано более миллиона крестьян. Голод принял тип национальной трагедии. В ход нескольких лет в Ирландии через него умерло более 1 млн. человек. (По подсчетам Н. Ерофеева, сутки жертв голода 1845–1849 гг. превысило 1,5 млн. человек [см.: Новая и новейшая эпизод 1974: 61].) Официальные британские источники называли, вроде максимум, цифру в 500 тыс. [the great famine 1976: 312], а современные голоду ирландские авторы доводили день жертв предварительно 2 млн. [mitchel 1869: 218]. Кроме того, с 1845 сообразно 1848 г. с острова эмигрировало 254 тыс. человек [fitzgerald 1973: 67]. В 1841–1851 гг. население Ирландии сократилось на 30% [mitchel 1869: 244–247]. Остров быстро обезлюдел: когда в 1841 г. наличность местного населения составляла 8 млн. 178 тыс. люди, то в 1901 г. — только 4 млн. 459 тыс. [fitzgerald 1973: 67]. Российский журнал рассказывал в 1847 г. своим читателям: «В Ирландии народ тысячами валится и умирает на улицах» [«Журнал Министерства внутренних дел» 1847: 458]. Ф. Энгельс констатировал, какой будто только Англии взамен ирландской пшеницы снова понадобился скот, 5 миллионов ирландцев стали “лишними”» [Маркс, Энгельс 1960: 503]. К. Маркс мрачно подсчитывал: «В ход 1855–1866 гг. 1 032 694 ирландца были вытеснены 996 877 головами скота» [Маркс, Энгельс 1960: 477].
В результате столь «эффективного» управления ирландская экономика была совсем разрушена. Чтобы не умереть от голода, местные жители в массовом порядке эмигрировали с острова. Считается, что с 1841 сообразно 1901 г. из Ирландии только в США выехало более 3 млн. человек [fitzgerald 1973: 67]. Стоит ли удивляться, который «неблагодарные» ирландцы устроили против своих британских «благодетелей» 13 крупных восстаний, не считая тысяч мелких, 4 раза вели затяжные партизанские войны — в 1660–1680-х, 1760–1770-х, 1830-х годах и для стыке xix и xx вв. В конце концов они освободили бульшую пакет острова (в Ольстере борьба продолжается).
Другой образец — Индия. Своими утверждениями о том, сколько многим Индия обязана Британии, о «неподкупной» британской администрации и особенно о том, кто «хорошие» англичане пришли на смену «плохим» Великим Моголам, которые «облагали местное население более высокими налогами, чем англичане», Фергюсон переходит всякие разумные границы. Это типичный форма демагогии и подтасовки фактов. Во-первых, империя Великих Моголов пала — и это известно всем, который мало-мальски интересуется темой, — накануне англичан, в результате победоносных восстаний сикхов, джатов и маратхов и подле ударами Надир-шаха. Когда Британия занялась активным покорением Индии, Великие Моголы уже были падишахами без падишахства, владели всего Дели и окрестностями — и то в качестве ставленников то Ахмад-шаха Дуррани, то аудского наваб-вазира, то маратхских правителей.
Заявление историка о книга, кто приблизительно Моголах налоги были выше, чем вокруг англичанах, — откровенная неправда. Налоги близ Моголах резко выросли (в частности, с трети предварительно половины урожая) возле Аурангзебе — в результате бесконечных войн с сикхами и маратхами, с деканскими государствами, отказывавшимися (сиречь Голконда) вносить Моголам дань. До этого налоговая политика Моголов была полно гибкой и отчасти даже патриархальной, какой не особенность чтобы мусульманских правителей, разве те не являются фанатиками. Сложность социальной системы Индии (из-за богатства кастовых, варновых, религиозных, общинных и т.п. переплетений) зачастую выступала смягчающим гнет и произвол фактором. Скажем, на Юге Индии около Моголах ремесленники (валангай и идангай) умудрялись не причинять «несправедливые» налоги, и это не влекло за собой репрессии, а побуждало сборщиков налогов к затяжным переговорам и доказательству «справедливости» налогообложения [majumdar 1922: 94].
А вот англичане ввели такую налоговую систему, которая повлекла изза собой тотальное разорение и пауперизацию индийцев. «Первый же год господства Ост-Индской компании в Бенгалии дал резкий скачок в росте земельных налогов: объем ежегодного земельного налога подле туземном правительстве за предыдущие три года, кончая 1764/65 г., составлял в среднем 7 483 тыс. рупий, разве 742 тыс. ф. ст., в кардинальный же год английского господства рост налога возрос предварительно 14 705 тыс. рупий, либо 1 470 тыс. ф. ст., т.е. был увеличен едва вдвое. Непрерывный калибр дают налоги и по другим провинциям; примерно в Агре в главный же год английского господства земельный налог был повышен для 15%, для третий же год — на 25% по сравнению с общим размером налога туземного правительства. Земельный налог в 1817 г. — последнем году государства mahratta — составлял 80 лакх рупий. В 1818 г. — первом году британского управления — земельный налог возрос перед 115 лакх рупий, а в 1823 г. уже составлял 150 лакх рупий, т.е. в ход 6 лет земельный налог возрос наконец вдвое. За 11 лет (1879/80–1889/90) в Мадрасском президентстве было продано с аукциона в уплату земельного налога 1 900 тыс. акров земли, принадлежавшей 850 тыс. крестьянских хозяйств. Это означает, что 1/8 только сельскохозяйственного населения президентства была лишена земельной собственности. Однако у крестьянства отбиралась не всего край, только и жилища, рабочий скот, нищенское сословие домашнего обихода, включая кровати, одежду, кухонные принадлежности» [Бернье 1936: 22].
После введения в 1793 г. британским генерал-губернатором Ч. Корнуоллисом закона о постоянном [земле]управлении (permanent settlement), обстоятельства вдобавок более ухудшилось. Все владельцы земель были лишены имущественных прав (вот вам и либерализм, вот вам и «священное право частной собственности»!*). Земли были закреплены после бывшими откупщиками (заминдарами), которых обязали вносить налог в 9/10 через фиксированной (для уровне 1790 г.) земельной платы, собранной с бывших владельцев земель, которые стали, таким образом, арендаторами. Это стимулировало заминдара надбавлять ренту, так сиречь взимавшийся с него налог оставался фиксированным, и лишало крестьян заинтересованности в усовершенствованиях: чем больше урожай — тем мой рента. Участки стали предметом безудержных спекуляций — место заминдаров, которые не смогли уплатить налог, шла с молотка. Получила распространение практика субаренды, между крестьянином и заминдаром выстраивалась паразитическая цепочка посредников длиной прежде 50 человек [Гхош 1951: 6–7]. Одной из основных причин Великого восстания 1857–1859 гг. было непосильное налоговое бремя, установленное «хорошими» английскими колонизаторами. Повстанцы провозгласили восстановление власти «плохих» Великих Моголов, назначили вождем восстания последнего Могола Бахадур-шаха ii и уничтожали заминдаров с последовательностью даже большей, чем англичан.
«Эффективное производство» в Индии подле британцах, с расхваленной Фергюсоном «свободой торговли» и т.п., выглядело так: со времен Акбара, первого из Великих Моголов (то снедать с 1570 г.), средний урожай пшеницы с поливных земель не вырос, а с неполивных даже сократился — с 1 550 английских фунтов с акра накануне 900 [bhattaharyya 1973: xvi].
Индия — яркий модель того, точно британский империализм «не разорял» колонии. Индию присоединяли к Империи военным через. Каждая успешная кампания, кроме обычных для войны разрушений, завершалась чудовищным грабежом. «Разграбление Бенгалии» после битвы подле Плесси вытекает официальным термином исторической науки. В одном всего Муршидабаде английские солдаты награбили для 3 млн. фунтов стерлингов. Только расхищение государственной казны Бенгалии принесло англичанам 5 млн. 260 тыс. фунтов стерлингов. Отбирая товары разве скупая их сообразно произвольно установленным ценам, а также навязывая местному населению ненужные залежалые товары сообразно баснословно высоким ценам, служащие Ост-Индской компании только с 1757 по 1780 г. нажили в Бенгалии 5 млн. фунтов стерлингов. Чистый доход компании в Бенгалии увеличился с 14 млн. 946 тыс. рупий в 1765 г. прежде 30 млн. рупий в год в 1776–1777 гг. Так Ост-Индская общество извлекала колоссальные доходы из неравноправной торговли и спекуляций. Впрочем, и из прямых конфискаций тоже. В 1760–1780 гг., по подсчетам европейских авторов, Британская Ост-Индская компания ввезла в метрополию бесплатных, то уписывать по сути награбленных товаров на 12 млн. фунтов стерлингов [Большая советская энциклопедия 1953: 60]. После завоевания Индией независимости индийские экономисты еще изучили сей альтернатива и обнаружили, что беспрепятственный вывоз товаров и монеты в 1757–1780 гг. достигал 38 млн. фунтов стерлингов [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 258].
Скандально квалифицированный генерал-губернатор Бенгалии Р. Клайв, сколотивший миллионное закон, был признан виновным в присвоении 234 тыс. фунтов стерлингов. Но за «огромные… услуги родине» парламент его оправдал. Выступая в свою защиту, Клайв проговорился, что возле нем Ост-Индская общество стала приобретать 4 млн. фунтов стерлингов в год [Орестов 1976: 209–211]. После падения в 1799 г. столицы Майсура Серингапатама (Шрирангапаттинама) резня и грабеж продолжались в городе в течение трех дней. Было награблено столько, что солдаты отдавали следовать бутылку вина слитки золота, изза 1,5 тыс. рупий продавали усыпанные бриллиантами браслеты стоимостью в десятки и сотни тысяч фунтов стерлингов [Крашенинников 1981: 301]. Даже у рядовых ранцы были набиты драгоценными камнями, а командующий английскими войсками генерал Харрис присвоил драгоценностей на 1,5 млн. рупий.
Объем награбленных англичанами в Индии ценностей и доходов, видимо, невозможно даже подсчитать. Одних только драгоценностей и денег изза первые 100 лет британского владычества было вывезено из Индии для 12 млрд. золотых рублей. По подсчетам известного в конце xix — начале xx вв. американского философа и историка Б. Адамса, в первые 15 лет ради присоединения Индии англичане вывезли из Бенгалии драгоценностей для сумму в 1 млрд. фунтов стерлингов [adams 1898: 305]. Вначале британцы сами не скрывали грабительского характера своей экономической политики в Индии, использовав ради ее обозначения придуманный ими же слово «economic drain» (экономическое выкачивание). В самом деле, всего с 1749 по 1858 г. из Индии было вывезено: опиума — для 74 млн. 390 фунтов стерлингов, зерна — для 23 млн. 190 тыс., хлопка-сырца — для 19 млн. 380 тыс., шерсти — для 2 млн. 210 тыс. [рассчитано сообразно: bhattaharyya 1973: 398–412]. А в 1757–1812 гг. только прямые доходы британских колонизаторов в Индии составили более 100 млн. фунтов стерлингов. Без награбленного в колониях, в частности в Индии, не смогла желание начаться «промышленная революция» в самой Британии — ей просто не хватило бы первоначального капитала чтобы «технического перевооружения». Это доходчиво показал, примерно, Э. Хобсбаум [Хобсбаум 1999: 53–79].
Еще скольконибудь слов о «свободе торговли», которую, по утверждению Фергюсона, Британская империя вроде насаждала в Индии. В xvi–xvii вв. текстильная промышленность Британии была точный неконкурентоспособна сообразно сравнению с индийской. Индийские ткани (и хлопчатобумажные, и шерстяные, и шелковые) сообразно качеству были выше и зачастую стоили на европейских рынках дешевле, чем английские. Чтобы искусственно оградить частный скудно качественный товар от конкуренции, британские «фритредеры» прибегли к 80-процентной покровительственной пошлине [Неру 1981: 206]. Как указывает Хобсбаум, английская текстильная промышленность, с создания которой и началась «промышленная революция», гуртом возникла наподобие «побочный изделие заморской торговли, она производила сырьевой материал… [в то период наравне] индийский хлопок тож миткаль… завоевал рынки». Английские текстильщики «вынуждены были пробиваться для рынок со своими грубыми поделками», однако, ясно, попусту. Проблема была решена очень «либерально» — через запрета для ввоз индийского миткаля [Хобсбаум 1999: 52].
Сами жители Британии не проявляли «патриотизма» и не горели желанием переходить с превосходных индийских тканей для некачественные отечественные. Британские источники конца xvii в. констатировали: «После революции 1688 г. увлечение ост-индскими ситцами распространилось во всех классах общества» [sinha 1927: 25]. А. Мортон отмечает: «Прекрасные хлопчатобумажные ткани ввозились из Индии и были весьма популярны до тех пор, покамест в 1700 г. постановлением парламента не был запрещен их ввоз на часть основании, что он “непременно наносит большой ущерб… королевству тем, какой выкачивает из него средства”» [Мортон 1950: 282].
Действия такого рода устранили конкурента с внутреннего британского рынка, но не решили проблему конкуренции для рынках Европы. Там по-прежнему предпочитали индийские ткани, лучшие по качеству. Из Индии в Европу, Азию и обе Америки вывозилось более 30 видов тканей и сырой шелк. В последней четверти xvii в. индийский шелк практически вытеснил британский на европейских рынках. Это неимоверно ударило по английской шелковой промышленности, которую активно поддерживали лендлорды. Качество индийских тканей, в частности муслина, европейцев потрясало. То, что индийские ткани — самые лучшие, в Европе помнили и в xix в. Когда Теофилю Готье в «Капитане Фракассе» потребовалось подчеркнуть богатство, изысканность и чувствительный вкус маркизы де Брюйер, он умышленно указал, какой ее покои были украшены именно индийскими тканями.
Англичане решили эту проблему в духе «свободы торговли»: захватили передовой центр индийского текстильного производства Бенгалию, разрушили его, разграбили и сознательно разорили местных текстильщиков. Причем «пионеры либерализма и свободного рынка» сочли нужным уничтожить конкурентов физически. Метод был тот же, какой и в Ирландии, — искусственно организованный отсутствие. В 1769–1770 гг. в разграбленной англичанами Бенгалии разразился грех, который унес треть жителей — 7 млн. человек [Большая советская энциклопедия 1953: 60]. (По другим подсчетам — 10 млн. [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 283; Гхош 1951: 20; Бошам 1935: 17].) В 1780–1790-х годах обстоятельство в Бенгалии повторилась: на сей раз через голода вымерла уже жена населения — 10 млн. человек [Губер, Хейфец 1961: 55].
Английские расистские историки любят показывать, кто текстильное производство в Индии было отсталым, примитивным, сами текстильщики — нищими, а типичная мастерская индийского ткача была «жалкой хижиной со станком снаружи» [см., напр., «классическое» колониалистское пособие Мюррея–Вильсона: historical and descriptive account of british india 1840: 442]. На самом деле технологически индийское текстильное производство было чтобы своего времени безусловно развитым. Скажем, в конце xviii в. в районе Дакки в семье ткача использовали до 120 различных специализированных орудий труда [bhattaharaya 1954: 184; taylor 1840: 174]. В техническом отношении индийское ткачество сообразно меньшей мере в трех позициях уверенно опережало европейское: в крупноузорчатом ткачестве, крашении и набойке. Индийский ткацкий станок, изобретенный независимо через европейского, был ничем не хуже, но куда более прост сообразно устройству. Заработки ткачей в Бенгалии составляли 5–6 рупий в месяц (это был повинен констатировать англичанин В. Уорд [ward 1817: 165, 175]). Кстати, достоинство одного ткацкого станка в Бенгалии в начале xix в. составляла только лишь 5 рупий [taylor 1840: 78]. Иначе говоря, станки были весь доступны рядовому ткачу, ему не приходилось залезать в долги, чтобы приобрести средства производства. Заработки белильщиков тканей круглый колебались через 7,5 предварительно 9 рупий в месяц [bhattaharyya 1973: 358].
И уж вообще мочь было сравнить высь жизни индийских текстильщиков с уровнем жизни английских, которые, по свидетельству современников, не могли «прокормить ни себя, ни, тем более, своих жен, родных и детей» [Мортон 1950: 135]. Они являли собой «печальную галерею слепых, хромых, преждевременно одряхлевших астматических и увечных инвалидов сиречь полуинвалидов, в которых елееле теплится прокормление» [Поулсен 1984: 160]. А прядильщик в Бенгалии зарабатывал в месяц от 3 перед 5,5 рупии, по некоторым источникам, даже прежде 8 рупий. В то же эпоха полное харчи одного взрослого человека обходилось в 1 рупию в месяц [sinha 1956: 173–175].
«Добрая» британская администрация всеми силами сдерживала экономическое развитие Индии даже тогда, если это наносило ущерб интересам английских промышленников, владевших здесь предприятиями. «Правительство вело разговоры о политике laissez faire: о свободе коммерческой деятельности и невмешательстве в частные инициативы. В xviii и начале xix в., коли индийская торговля соперничала в Англии с английской, английское правительство вмешалось и задушило ее с через пошлин и запретов. После того, вроде англичане одержали верх, они могли позволить себе сказывать о laissez faire… Они точно всеми силами противились развитию некоторых отраслей индийской промышленности, в частности росту хлопчатобумажных предприятий в Бомбее и Ахмадабаде. Изделия этих индийских фабрик были обложены особым налоговым сбором тож пошлиной на хлопок. Пошлина была введена с целью облегчить конкуренцию чтобы английских хлопчатобумажных товаров из Ланкашира с индийскими текстильными изделиями. Почти каждая округ облагает пошлиной некоторые иностранные товары или чтобы защиты своей собственной промышленности, alias ради получения доходов. Но англичане в Индии предприняли необычные и удивительные меры. Они обложили пошлиной собственные изделия индийской промышленности!» [Неру 1981: 225].
Если в Индии и развилась промышленность, то всего посредством Первой мировой войны. Мощностей сталелитейных и металлообрабатывающих заводов метрополии тут уже не хватало даже чтобы военных нужд, в результате чего в Индии произошла катастрофа с железнодорожными рельсами [Бошам 1935: 33–35]. Ланкашир также уже был не в состоянии снабжать индийцев текстилем.
Не менее показательна отношение и в сельском хозяйстве. До британского владычества близ 80% всех обрабатываемых земель были оборудованы ирригационными сооружениями. Англичане разрушили эту систему, только уже в 1810 г. были вынуждены принять решение о ее восстановлении. Однако оно не было выполнено (вот оно, «эффективное управление»!). К 1865 г. афоризм стала невыносимой, и британцам опять пришлось кропать восстановлением того, что они сами же и разрушили [Мухерджи 1929: 106].
С начала xix в., сообразно мере распространения власти англичан практически на всю территорию Индии, массовый недостача стал обыденным явлением в стране. По английским официальным данным, в Британской Индии в 1800–1825 гг. умерли от голода 1 млн. люди, в 1825–1850 гг. — 400 тыс., в 1850–1875 гг. — 5 млн., в 1875–1900 гг. — 26 млн., в книга числе во время «большого голода» 1876–1878 гг. — более 2,5 млн. (по данным самих индийцев, в 1876–1878 гг. через голода погибло 10 млн. люди [Неру 1981: 219]). В начале xx в. британская колониальная администрация «в целях недопущения дискредитации политики Империи в колониях» стала тщательно скрывать данные о жертвах голода в Индии [bhattaharyya 1973: 522]. Единственное, кто удавалось почерпнуть из официальной статистики, это сведения относительный общей численности населения районов, пораженных голодом. Так, в 1905–1906 гг. бедность свирепствовал в районах с населением 3,3 млн. человек, в 1906–1907 гг. — с населением 13 млн., в 1907–1908 гг. — 49,6 млн. человек [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 363–364]. Другим способом сокрытия истины являлось списывание всех смертей на эпидемии холеры и чумы, вспыхивавшие в пораженных голодом районах. В частности, по официальным данным, в 1896–1908 гг. в голодающих районах от чумы умерло 6 млн. люди [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 264]. В 1933 г. директор Медицинской службы Индии генерал-майор Дж. Мигоу обязан был признать, какой «сообразно крайней мере 80 миллионов человек в Индии всетаки голодают» [Гхош 1951: 65, прим. 1].
В 1943 г. британские власти сознательно организовали чудовищный недосмотр в Бенгалии. В результате погибло вплоть 3,5 млн. человек [Гхош 1951: 119–120**]. В 1943–1944 гг. погода жертв на севере и востоке Индии превысило в общей сложности 5 млн. люди [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 463]. Организация массового голода была местью британской администрации населению этих районов за «Августовскую революцию» 1942 г. и поддержку (преимущественно массовую — в Бенгалии) «Индийской национальной армии» Субхаса Чандры Боса.
В начале британского владычества Бенгалия была одним из наиболее экономически развитых и густонаселенных районов Индии. Накануне завоевания страны Ост-Индской компанией (1757 г.) губернатор Бенгалии Р. Клайв писал, кто города Дакка и Муршидабад «огромны, многолюдны, а богаты, сиречь лондонское Сити» [bhattaharyya 1973: 361]. Но уже в 1789 г. британский генерал-губернатор Индии Ч. Корнуоллис вынужден был констатировать, кто сквозь гибели населения через голода треть владений Ост-Индской компании «превратилась в джунгли, заселенные только дикими зверями» [mukherjee 1974: 361]. Маркс указывал, что в 1824–1837 гг. население Дакки («индийского Манчестера», якобы назвала этот город британская парламентская комиссия) сократилось со 150 тыс. до 20 тыс. люди [Маркс, Энгельс 1957: 133]. Русский путешественник А. Ротчев, посетивший Индию в начале 1840-х годов, так описывал увиденное: «Что осталось через Уджейна [Уджайна], Бхопала, Джейпура [Джайпура], Гвалиора, Индора [Индура], Гайдерабада [Хайдерабада], Ахмедабада [Ахмадабада], Фуркабада [Фурхабада], Дели и Агры, городов столичных, встарь цветущих? На порядком миль около них видны раздробленные колонны, разоренные храмы и полуразвалившиеся, одинокие памятники. Дикие звери и пресмыкающиеся гады заменили народонаселение, дотла глухо и пусто около…» [Ротчев 1991: 33]. В 1834 г. английский генерал-губернатор с чувством выполненного долга докладывал Лондону: «Равнины Индии белеют костями ткачей» [см.: Неру 1981: 208].
Голод в Индии случался и первонаперво, положим возле Моголах, но однако в результате совпадения неурожаев с войнами. Так, верста возраст без дождей и долгие войны привели в 1629–1630 гг. к голоду в Гуджарате, Декане и отчасти Голконде, в результате чего погибло 3 млн. человек [Антонова, Бонгард-Левин, Котовский 1979: 230]. Но тогда сам Великий Могол Шах Джахан занялся оказанием помощи голодавшим. Он раздавал капитал и продовольствие, открывал богадельни, отсрочил выплату всех налогов. В 1661 г. во пора нового голода также поступил и Аурангзеб [Гхош 1951: 15–17]. Искусственный недочет в Индии устраивали только британские колонизаторы.
Таким вот «благодетелем» была Британская империя. Естественно, сами индийцы так «любили» этого «благодетеля», что 65 (!) некогда поднимали насупротив него крупные восстания, не считая тысяч мелких, вели в разных районах Индостана затяжные партизанские войны (в 1760–1790-х годах, 1815–1832 гг., 1818–1831 гг.). В конце концов они освободились через власти столь «благодетельной» Британской империи.
