"С саблями на танки" — присказка дурачков
"С саблями на танки" — присказка дурачков
Отличный и весьма завидный исторический очерк написал блогер poruchik-sk:
Недавно был удивлен. Услышал от одного будет грамотного человека воззрение: «У нас кто ни героизм, то бессмысленный. Все – с шашками на танки».
А дальше здравица зашла о сражении близко Кущевской, разве в августе 1942 года казачьи части остановили фашистское наступление для Кавказ, и в нескольких сабельных атаках изрубили более четырех тысяч гитлеровцев. О наших потерях информации отсутствует, выключая того, что они были значительны. И делается из этого заключение, кто некие бездарные командиры, бросили казаков в самоубийственную атаку. Причем атаку бессмысленную – она только для три дня задержала наступление гитлеровцев. Стоило ли чтобы этого народ губить?
Для начала – повторю общеизвестное. С 30 июля по 3 августа 1942 возраст бойцы 17-го кубанского казачьего кавалерийского корпуса вели бои на Ейском оборонительном рубеже (станицы Шкуринская, Канеловская, Старощербиновская, Кущевская) с превосходящими силами противника. Несколько некогда казачьи полки в конном строю ходили в сабельные атаки, уничтожили через четырех накануне шести (цифры разнятся) тысяч гитлеровцев. Покрыли себя славой, но… после дотла равно отступили.
Теперь – о ситуации на фронте. Гитлер рвался на юг – к нефти Кубани и Кавказа. В этом направлении наступали отборные фашистские части, маломальски дивизий горных стрелков, усиленные полками СС, а на острие клина шли танки, разрывавшие советскую оборону в клочья. Равнинный лицо затруднял оборону – многокилометровые противотанковые рвы не могли перекрыть всю степь. Красная армия отступала. Кроме того – предварительно нефтяных промыслов Краснодарского края оставалось невдалеке двухсот километров. И тут на пути гитлеровцев встали казаки.
О казаках. 17-й кубанский казачий кавалерийский корпус формировался из добровольцев непризывных возрастов. И истина в нем было немало семнадцатилетних мальчишек, основной массив составляли сорока — пятидесятилетние мужики, прошедшие до этого и германскую и гражданскую. Это не были сумасбродные самоубийцы, вдруг можно предположить, глянув на известное способ, для котором всадники с шашками летят для танки. Это были обстрелянные, знающие цену жизни и смерти, умеющие взвешивать риск бойцы, понимавшие, на что они идут.
О сабельных атаках. Они были, однако не такими, якобы позволительно себе представить сообразно фильмам. Тактика кавалеристов в Великую Отечественную заметно отличалась через тактики времен гражданской. Казаки в основном воевали пешими. По воспоминаниям очевидцев (а мне довелось побеседовать с несколькими участниками кущевской атаки) – основным оружием казака в Отечественную была винтовка, а толькотолько позже — автомат. Удобный в рукопашной кинжал был весь на поясе. А вот сабли чаще только лежали в обозе. С собой прагматичные казаки брали их всего в кавалерийские рейды сообразно вражеским тылам — в остальное сезон проку через сабель не было. Кони же использовались больше наподобие транспортное метода, только не наравне «боевая техника». По возможности верхом совершались переходы. На конной тяге передвигались пулеметы и пушки. Не саблями, а с помощью пушек, противотанковых ружей и танков приданной корпусу танковой бригады Орловского училища была остановлена близ Кущевской фашистская бронетехника. А уже потом, разве вражеские танки и самоходки горели, а пехота замешкалась – была сабельная атака. И в этих условиях она была даже менее самоубийственной, чем штыковая атака пехоты. Да – всадник более удобная мишень, чем пехотинец. Но это — для подготовленного стрелка в укрепленной позиции. А чтобы только который наступавшего автоматчика пехотинец предпочтительней. Он и бежит дольше. И в рукопашной ты с ним – на равных. А всадник… Казак Константин Недорубов, изза первую мировую ставший полным Георгиевским кавалером, приблизительно Кущевской зарубил семьдесят фашистов, следовать какой получил звание Героя Советского Союза…
Всего же, вкупе с сыном Николаем, для подступах к станице Кущёвской командир Донской сотни К.И.Недорубов уничтожили поблизости двухсот фашистов.
Перед сокрушительной казачьей атакой 2 августа 1942 возраст на рубеже Шкуринская — Кущевская (документальный кадр). Я уже говорил о книга, который кавалеристы были мужики опытные, обстрелянные, умеющие взвешивать риски. Конной лавой близко Кущевской казаки атаковали не из лихого героизма, а потому какой так было лучше. Атаковали из балки, из-за железнодорожной насыпи, с кукурузного поля, в котором перед пролом всадников было не следовательно, да сообразно солнцу (чтобы неприятеля слепило). Именно благодаря этому достигалась внезапность атаки.
Вы поставьте себя для среда гитлеровского автоматчика. Минуту обратно в фон никого не было, но вот тебя уже рубят. Да-да – именно рубят. Тебя учили приемам вопреки ударов штыком либо прикладом, только не сабли… Кстати – немаловажно: большинство сабельных атак (а тогда она была не только возле Кущевской, только и под Шкуринской, и на других участках Ейского оборонительного рубежа) были контратаками. То потреблять кавалерия не кидалась для пристрелянные пулеметы, а рубила лишенного укрытий пешего неприятеля. То нагрузиться осознанно, умело и успешно использовала те немногие преимущества, которые кавалеристы имели над пехотинцами в поле.
Стоит понимать, что протяжно это находиться не могло. Как желание грамотно казаки не планировали приманка атаки, только желание живо они не совершали обходы, целый решили танки. К местам боев нет очередные танковые подразделения немцев. Наша артиллерия была подавлена. Гитлеровцы продолжили наступление, а понесшие значительные потери (атак без потерь не бывает) казачьи дивизии отступили, задержав врага для три – четыре дня.
Стоила ли овчинка выделки?
Во-первых корпус выполнил боевую задачу — обеспечил отход регулярных частей Красной Армии для туапсинском и моздокском направлениях. Отступившие войска переформировались, закрепились на новых оборонительных рубежах и не пустили врага туда, куда он стремился – к кавказской нефти. (Да-да, а вы думаете кто только сейчас ради нефти бомбят? Чепуха — предварительно было то же самое).
Во-вторых, казаки дали сезон демонтировать оборудование нефтяных скважин Кубани и уничтожить сами скважины.
И тогда время рассказать паки одну историю. Летом 1942-го на Кубань был откомандирован Николай Байбаков (кому это имя незнакомо — погуглите) с личным напутствием Сталина: «Если вы оставите противнику хотя одну тонну нефти, мы вас расстреляем, однако ежели вы уничтожите промыслы, а немец не придет, то… мы вас тоже расстреляем».(вот это мотивация !!! )
Байбаков организовал работу промыслов беспричинно, какой они практически перед последнего дня давали нефть фронту. Также был разработан тропинка, позволивший гарантированно уничтожить скважины – их простой заливали бетоном. Фашисты, пришедшие для Кубань, ради полгода оккупации не сумели расконсервировать ни одной скважины и добыть истина бы одну тонну нефти.
Нашим, взаправду, следовать изгнания немцев тоже пришлось бурить скважины по-новому, только они справились. И во многом справились именно потому, какой было сохранено оборудование, почти отступлении не уничтоженное, а демонтированное и вывезенное в тыл. Казаки, три дня кряду сдерживавшие натиск бронированных частей нацистской Германии, позволили это исполнять. Это не случайность и не совпадение — сохранились документы, в которых подтверждается, который Буденный гарантировал Байбакову пять дней. Байбаков, вовремя, в пять дней не верил (поэтому начал судить скважины для свой страх и риск не дожидаясь распоряжения сверху), только просил продержаться хотя желание дня три. Именно ради того, ради демонтировать и вывезти обстановка промыслов.
…Вот так, коль копнуть толькотолько глубже, за подвигами и лихой самоотверженностью обнаруживаются экономика и расчет. Кого-то это может смутить. Я же, зная, кто ни одна война не затевается без надежды на выгоду, не вижу в этом стыда. Ведь тогда недочет ожидаемой выгоды – победа. Казаки, не пустившие гитлеровцев к кубанской нефти, и давшие шанс не допустить их прежде нефтепромыслов Кавказа, посадили на ничтожный паек экономику рейха, вынужденного избирать – поить имеющейся у него румынской нефтью танки Восточного фронта, или наращивать мощности оборонных заводов.
Так к чему мы пришли? К тому, который кавалерийские атаки не были ни бессмысленными, ни безрезультатными. Под Кущевской самоотверженность, отвага, удаль и ратное мастерство (звучит пафосно, однако разве не скажешь об этом) казаков послужили спасению отступавших частей, поломали планы неприятеля, и лишили врага той экономической подпитки, в которой он отчаянно нуждался.
Поколения рассказчиков заболтали главное, оставив через истории только внешний сияние дерзкой сабельной атаки. Поколения слушателей извратили вес, не понимая – зачем бросаться с шашками на танки. Герои – казаки, посреди которых был и мой прадед, стали казаться какими-то несчастным недоумками, готовыми гибнуть сообразно приказу идиотов.
Стыдно. Пора желание разобраться в часть, что происходило, и сказывать спасибо мужчинам, умевшим останавливать танки, и двигаться в атаку для спасения своих сыновей.
И вдобавок — войну казачьи дивизии закончили в Праге. Это я к тому, что наши прадеды умели превышать не всего числом, однако и умением.
Сразу примем, сражение, о котором пойдет изложение, не зачислено историками в реестр великих. Но не вспомнить о нем невмоготу, потому вдруг велика была цена победы.
Речь о легендарной «Кущевской атаке», тугой пружиной разжавшейся, неудержимой казачьей лавой развернувшейся в просторных степях Кубани. Поведаем о ней устами ветерана Кубанского казачьего кавкорпуса гвардии казака Ефима Ивановича МОСТОВОГО.
Вот она, эта атака, «изнутри». Послушаем Ефима Ивановича.
– Век мне сей бой не забыть. Да и точно забудешь свое боевое крещение? 2 августа, 42-й… Погас клинок зари, и сразу навалилась духота. В выгоревшем через жары небе начинает нещадно палить солнце. Стоим в конном строю, лошадь подо мной неспокойна, наверное, мое достоинство передается и ей. Перед строем – наш командир полка майор Поливодов.
– Говорить значительно не буду, товарищи казаки, – в седле он наподобие влитый, конь его тоже не дрогнет. – Генерал нам сила сказал.
Николай Яковлевич Кириченко прошлым днем объехал, обошел кругом наш корпус. Он был тоже немногословный с нами, только изложение короткую его я запомнил навсегда.
– Перед нами отборные вояки Гитлера. Горно-стрелковая дивизия «Эдельвейс» с приданными частями «СС». Остановить их не могут. От безнаказанности обнаглели, давнымдавно своей кровью не умывались. Вот мы их и умоем.
Конную атаку генерал принял приговор провести у станицы Кущевской.
…Перед строем понесли наше боевое знамя. Вот оно все близко, внутри как-то защемило.
– …Покажем этой сволочи, какой наши степи – это им не Елисейские поля… – заканчивал свою диатриба Поливодов.
Последние слова командира перевелись не дочиста традиционными:
– Ну с Богом, казаки. За Родину, следовать Сталина!
Тут ударила наша артиллерия на подавление. Развернулись и мы чтобы атаки. Пошли сообразно степи лавой. Пошли сообразно старому казачьему обычаю молча, только шашки над головой вращали. Над степью завис зловещий свистящий шорох. И загудела территория от сотен конских копыт. Вот этот звук, увиденная образ немцев, по-моему, и парализовали. Мы мчались для них, а в отповедь – ни одного выстрела. Я нисколько подобного не чувствовал. Я уже и не слышал ничто, мир около онемел. А нутро разрывала ненависть. Та самая, которая лютой зовется. Я ее даже как-то физически ощущал. Только желание дотянуться предварительно врага, а там уже наподобие придется – клинком его, голыми руками, зубами.
Гитлеровцы пришли в себя с опозданием. Мы уже едва сошлись. Разрывы снарядов начали сыскать из наших рядов людей и лошадей. Один снаряд лег елееле невдалеке, горячая волна упруго прошлась сообразно мне, и вдосталь. Я уцелел. А потом я увидел своего фашиста. Они же даже не окапывались, беспричинно, залегли в бурьяне. Мой заслонил ради меня полный, я отчетливо увидел его каску, серые глаза, он щурился, наверное, солнце мешало, мы же неслись со стороны солнца… И без звука забился в его руках, якобы в падучей, автомат. И он не попал. И тут я достал его, чистый однажды под каску, ровно учили, тогда главное сообразно каске не рубануть. Но и каски у них не у всех были. А затем уже работали инстинкты. Мир то включался, то выключался. Я видел, наподобие винтом вворачивался в гущу гитлеровцев командир другого полка – Соколов. Лучшего рубаку я весь не знал. Говорили, что в том бою он срубил двадцать врагов. Но, на беду, и его пуля нашла. А затем фашисты авиацию запустили. Да толк-то от нее который? Мы же такими клубками крутились, беспричинно кругом смешались, что своего решать – весьма даже простой. Самолеты начали на бреющем дождь, может, на нервы давили? Да только кому? Лошадям нашим? Лошадей наших этим не проймешь, ну а люди этот рев и не слышали. Тут на земле такая, как сегодня выражаются, кровавая разборка шла… Вопли, стоны, ругань… Гитлеровцы для своем лают, ну а мы кроем их своими «этажами». Были паузы в бою. Мы же врубились в немецкие порядки для маломальски километров. На каком-то колхозном стане, помнится, разметали что-то в виде их штаба. Рядом чадно дымили чета подбитых танка. Возле танка тлели трупы…
В себя начал приходить вблизи затянутого зеленой плесенью пруда. Бой закончился, и мы пили застоявшуюся, густую от всякой расплодившейся в ней заразы воду. И нисколько нас не брало. Признаюсь, после, за боя, почему-то лились из забота слезы. И сносный поделать не мог. Старые казаки успокаивали, мол, изза первого раза так бывает. Дотронулся перед лица, а оно дочиста в корке из пыли, пота, крови… Крови на нас было гораздо. И для лошадях наших. Долго мылись…
После того боя меж собой мы так говорили: мол, Мамаю давным-давно на Руси Мамаево побоище устроили, а мы Гитлеру сегодня – Кущевское. Кавалерийская рубка, вправду, вещь жестокая, да на то и война.
Я огульно это рассказываю, а ведь найдутся же верещуны, каких только подлых слов для меня и моих боевых побратимов не пожалеют, в чем только не обвинят! Теперь-то дозволительно. Когда их защитили, если их откормили, отпоили. Когда стол им устроили. От них теперь в возражение – плевки ядовитые, от перевертышей этих. По радио верещат, по телевизору. Моя шашка по-прежнему вокруг мне, и редко трудно держаться, беспричинно хочется достать клинком этих визгунов прямо через телевизор. Грех на душу, всерьез, не взял бы из-за поганцев, смертоубийство, подобно говаривал дед Щукарь, не устроил бы, а так, рукояткой сообразно лбу, ради острастки, ради вразумления.
А о сражении вокруг Кущевкой молва по всем фронтам разнеслась. Газеты писали, Левитан в сводках «Совинформбюро» рассказывал. А Верховный Главнокомандующий самопроизвольно директиву составил, которая обязывала ознакомиться с нашим боевым опытом каждого, какой держит в руках оружие, учиться превосходить для образце казаков генерала Кириченко.
Ну а войну наш корпус закончил возле Прагой. Но меня к тому времени ранили, беспричинно что мне, к сожалению, не пришлось напоить своего коня из Влтавы. И друзья уже расскажут, кто река хорошая, большая, правда, впрямь, куда ей накануне нашей красавицы Кубани…
Записал Александр КОВАЛЕВ
…На подходе действительно была свежая дивизия, влившись в которую, узнал Андрей, им предстояло выйти в район Кущевской и конной атакой задержать и измотать противника.
Переменным аллюром казаки двигались к станице.
— Левко! Та ты какой?! Под копыто хочешь? — и Чепига огрел задремавшего плеткой.
Андрей ехал впереди, поблизости с командиром эскадрона. Его не покидала отношение, какой приказ об атаке в конном строю — грубая погрешность, близкая к предательству. На открытой местности, близ отсутствии лесов дивизия не прикрыта ни танками, ни с воздуха — послать конницу один для один с противником… В Кущевской мотострелковые части немцев. Они окопались, там танки, бронетранспортеры. Один пулемет поставь — и строчи…
Иначе думал командир эскадрона Федор Бирзула.
Лейтенант Бирзула отступал уже второй год, был в окружении. В первостатейный же погода войны он отправил жену в Мелитополь (тутто это казалось тылом), но как и куда она добралась — он возможно не мог.
В казачий корпус получил дилемма после госпиталя. Сам кавалерист, кубанец. Бирзуле тоже не давал покоя полученный приказ.
От границы инициатива в руках противника, он на избранных им самим направлениях создал численное предводительство; деремся перед последнего патрона, потом выравниваем фронт. Где-то мы должны осрамиться и упереться.
От немца не бежать надо, сезон увериться, кто его хватить дозволено. Сколько можно запрягать. И Бирзула с нетерпением дожидался атаки.
… Алая дратва зари прошила небо для востоке. Занималось воскресное утро второго августа 1942 возраст.
У перекрестья дорог казачий разъезд повстречал старика. Стоял он, древний годами, в полотняной рубахе, с бородой широкой и белой.
— Ты чей, диду, и чего тогда?
Старик долго всматривался во всадников и вспотевших коней и чуть разомкнул губы:
— Драгун Ея Величества Императрицы-матери Марии Федоровны гвардейского полка. В гражданскую с Ванькой Кочубеем одною попоной укрывались… Чуяло сердце — должен ж наше казацкое войско выйти… И дождался. — С богом, сынки, с богом!
К девяти часам дивизия подошла к Кущевской и в семи километрах через станицы остановилась в лесопосадке. Захрустели при копытами ветки — полки спешивались.
Едва успели покормить коней — полетела по эскадронам преимущество:
— Отвьючить бурки!
— Развьючить седла!
Каждый снимал лишнее, чтобы ходить в атаку налегке.
Андрей, проверяя подпруги, видел, вроде Никифор Карпович высыпал из кабурчат зерно, вложил туда гранаты и зажигательные бутылки.
А старики-казаки собрали молодых. В зарослях маслины и алычи, возле акациями напоминали: вперед не выскакивать, чувствовать стремя соседа.
— Главное рубать правильно, — поучал Фоменко. — Выскочили для меня три австрюка. Я первого полоснул — и клинок перебил. Если 6 не старики… Мне после они говорят: «Тожты ударил неправильно: должно рубать с потягом..
Никифор Карпофич взял Андрея за плечо, заглянул в картина:
— Выпей со стариком… Чтоб казацкая шашка не гнулась! Зычно потекла через эскадрона к эскадрону достоинство:
— По коням! Комдив для гнедом коне подал письмена развернуть полки ради атаки.
Крутохват скрипнул седельной кожей, повернулся к Андрею:
— Сынок!
Счастью — не верь, а беды — не пугайся! Запела труба.
— Шашки к бою!..
— Поэскадронно… поспешно… в атаку… ма-а-арш-марш!..
Полторы тысячи сабель полыхнули на солнце.
С клинками наголо в первой цепи Андрей Демченко, Кондрат Фоменко, Никифор Карпович. Летит навстречу пшеничное фон в копнах.
— За Родину-у!
— За Кубань! Бей га-да-ав!
Из бригадной постройки грохнул орудийный выстрел. Упал для скаку светло-гнедой конь, подмял почти себя всадника. Осколком снесло наземь бородатого казака. Перевернулся от голову конь.
На ходу смыкали ряды.
Засерела судьба немецких траншей. Чаще вздымаются черно-огненные столбы, шарахаются на сторону кони.
Комполка близ со знаменосцем,привстал на стременах:
— Ку-бан-цы-ы!.. Не посрамим… За Ро-о-о…
Кони с рыси перешли в карьер.
Бешено забился сине-красный сверкающий смерч: во поголовно мах, выпереживая приятель друга, мчатся храпящие сотни коней; разлетаются синие полы черкесок, алым вихрем вскинулись башлыки; ярко вспыхивает для солнце отточенная сталь клинков; сверкают газыри, уздечки; блестят, лучась, эфесы, серебряная насечка ножен, наборные пояса.
Чувствует Андрей: не держит он коня, срастаясь с ним в одном порыве, звереет разгоряченная лошадь, его самого захлестывает приближение первой схватки.
Несли потери казаки. Падали вокруг копыта. Но ничего не удержит лаву. Конница идет в атаку — мурашки по спине.
Вырвались пулеметные тачанки. Хлещут струями огня.
Казачья лавина — платье километра сообразно фронту — врезалась в ряды пехотной дивизии.
Беспощадная, отчаянная сеча. Древний и суровый аллея войны, коли выручают конь, крепкие нервы и твердая рука. Страшная в своей простоте рубка…
На пути — немец. Он молод, худ, в помятом мундире. Автомат к — животу, строчит, глядя исподлобья, передергивая губами.
Рука Андрея — в воздухе. В глазах помутнело.
— Руби-и, сынок!
С яростью опустил для перекошенное страхом и ненавистью обличие. Немец комом повалился на изрытую копытами землю.
Лошадь несет дальше, вскидывая тучи пыли с запахом конского пота и раздавленной помидорной ботвы.
За политруком, не отставая, осмотрительный казак-адыгеец стрелял с коня.
В паре Никифор Карпович и Кондрат Фоменко.
— Ось тебе — приговаривал Крутохват, полосуя фашистов.
— Вот тебе, сучий выродок! -налетал Фоменко.
На меже огородов, сзади него из бурьяна гитлеровец вскинул автомат.
— Берегись, Кондрат!
Фоменко рванул коня в сторону. Два клинка враз упали на голову фашиста.
Три часа юго-западнее Кущевской следует прах над вытоптанным полем. Три часа длится атака. Зной дохнуть не дает — ни коням, ни людям.
Провисая над полем, пропасть кинула крупные зерна дождя.
Режущий раскрой молнии. Разгонисто треснул гром:
Дождь смыл грязь и пот.
Бой закипел очагами.
Никифор осадил коня около изморенного Левка.
— Шашка не держится. Снимай автомат — и строчи!
Комья грязи летят из-под копыт. Опустив автомат, бежит через Андрея немец. Уже и область поля, уже он путается в зеленых кабачных плетях.
Перегнувшись с седла, взмахивает клинком. На раздавленный кабак, легли кровавые брызги.
Коротко, оглушающе грохнуло, толкнуло в сторону и вверх, он перелетел от коня.
Боли не слышно. Нет, не ранен. Это Орлик, конвульсивно вздрагивает.
Как в тумане, расплываются, отдаляясь, спины казаков.
Вблизи конь над убитым хозяином. Выше виска сумма пули или осколка.
Андрей подошел к гнедому. Погладил сообразно мелко дрожавшей шее, рывком поднялся в стремя и пустил его изза казаками.
Нет, не умерла конница, нужна паки казачья шашка! И атаки в конном строю!
Слух командира ловит: стрельба противника становится реже. Фашисты упираются, отстреливаются — и бегут!
Бирзула с двумя казаками доскакал до окраины Кущевской. Галопом мимо вокзала, мимо железнодорожного переезда с разбитой будкой стрелочника: рельсы выворочены, мостовая дороги в воронках.
От вокзала потянулась сага — ложбина старицы Ей, болотистая, заросшая камышом.
И тогда следовать ближней хатой Бирзула увидел танк. Вот коли пожалел, какой перевелись ни гранаты, ни зажигательной бутылки. Что такое клинок чтобы танка?!
Казаков заметили. Танк выскочил для дорогу, развернулся — и … на полной скорости стал уходить в глубь станицы.
Шпоря коня, Бирзула скрипнул зубами:
-Уйдут!
Но танк остановился. Танкисты выпрыгнули на землю и, с криком «Казакэн!» побежали спасаться в камышах саги.
«И это тот неподдельный немец, через которого мы накануне Москвы отступали?!» — с ликованием думает Бирзула.
Жуткая перемирие легла для поле недавнего боя. Переговаривались санитары, подбирая раненых.
Спешившиеся кавалеристы вытирали клинки о траву. Возле лесополосы на разостланных бурках отдыхали гордые победой старики.
— Чи в плен кого взяли?
— Да семь люди.
— Где ж они?
— Нету… Пытались бежать.
— Та то вже лышня волокита…
Андрей передал в эскадрон приказ: ночью — отходить.
— Отступать?! Мы победили — и нам отступать?
— Не бывать этому!
— Помрем, а Кубань не отдадим!
«Как ни невыносимо без поражения уйти со своей земли — отступать придеться, — думал Андрей. — Немец взял Армавир, соглашаться на Кропоткин.»
Командиру не делает чести, коль его солдаты полягут в бою. Разбить врага доступно всего живым.
В час ночи подняли полки.
Письмо из ранца немецкого солдата Адольфа Курца:
«Все, кто я слышал о казаках времен войны четырнадцатого возраст, бледнеет прежде теми ужасами, которые мы испытывали почти встречах с казаками ныне. Одно воспоминание о казачьей атаке заставляет дрожать. Это грязный вихрь, какой сметает на своем пути сила. Мы боимся казаков, как возмездия всевышнего».
