Битва за Берлин-фото с коментариями участника
Специальный репортаж фронтовых корреспондентов и Марка Иванихина, участника сражения ради Берлин
В распоряжении редакции оказались малоизвестные, а некоторые, скорее всего, и не публиковавшиеся снимки, сделанные в Берлине в апреле и самом начале мая 1945 возраст советскими военными корреспондентами. Фамилии авторов нам временно неизвестны. Далее нам крупно повезло. Редакция разыскала человека, чьи (около!) катюши воевали в Берлине. Иванихин Марк Павлович пришел в редакцию и изрядно часов рассматривал и комментировал уникальные фотографии. У товарища полковника руки не дрожали, только он сказал: «Как вдруг вдобавок там». А затем, взяв икона катюши, сказал: «Мои!.. Моего полка!»
Редакция была потрясена этим достоверным опознанием вроде от 65 лет.
Так случилось!
Перед вами — уникальный особенный репортаж фронтовых корреспондентов и Марка Иванихина.
Марк Иванихин:
— …Это пехота наступает, а где, я, истинно, не могу выговаривать. Видите, вещмешки, обмоточки — пехота в обмотках была. Даже в 45-м. А вот артиллерия была в сапогах. Причем гвардейским минометчикам выдавали сапоги кожаные, остальным — кирзачи.
Марк Иванихин:
— Узнаю. Это машины 79-го Гвардейского минометного полка. Вот видите — письмена «Г» и гвардейский буква?.. Куда бьют, не знаю. Я, примерно, стрелял сообразно Ангальскому вокзалу, сообразно имперской канцелярии, сообразно Рейхстагу, просто по домам. Это конечно 79-й полк, абсолютно признаться. Чья батарея, не могу рассуждать (у нас в полку их было шесть). Может, и моя, только боюсь излагать, потому что не помню номеров своих машин.
Марк Иванихин:
— Это Рейхстаг. Я расписался на какой-то колонне справа: «Я к вам пришел в Берлин из Москвы, ради вы к нам в Москву с войной не приходили. Марк Иванихин, гвардии капитан». Выцарапал осколком снаряда. Ну вроде я мог не расписаться!
Я стрелял сообразно Рейхстагу, несомненно, не автентичный наводкой. Наверное, и мои дырки тут завтракать, а может, и перевелись, я не знаю.
Марк Иванихин:
— Это самоходка. Потому и «Боевая подруга», а не «Боевой приятель» — потому якобы самоходка. Запишите себе и знайте: танки были без дульных тормозов, а у самоходки (видите, для стволе?) — дульный тормоз…
Марк Иванихин:
— Это предместье Берлина, не прямо Берлин. Немцы в таких укрепленных домах очень оборонялись. Как только наша пехота приближалась, они открывали шквальный огонь. С нашими передовыми отрядами шли 122-миллиметровые гаубицы, 57- и 76-миллиметровые пушки. Ну, они бабахнут, сделают в стене дырку, и огулом. И тогда мы выгоняли катюшу для прямую наводку, метров на 70. А чтобы понизить направляющие — они стояли высоко, — мы возили с собой две железнодорожные шпалы. Бросали эти шпалы на землю, «Студебеккер» наезжал на них задними колесами, и направляющие становились горизонтально. И мы шлепали по укрепленному зданию — 16 снарядов с разницей в несколько секунд… Ничего через этого дома не оставалось. А пожилая женщина, я понимаю, из убежища возвраща- ется в принадлежащий разрушенный род.
Марк Иванихин:
— К сожалению, наши солдаты велосипеды отбирали, это я вам скажу абсолютно несомненно, — отбирали велосипеды, чтобы покататься. Он из деревни глухой, который никогда и не видел велосипеда, и у него не было никогда велосипеда, и наравне он увидел велосипед. Тут нечего беречь, это было, что отбирали велосипеды, поездят и бросят, потому какой, ежели это пехота, то кроме куда-то переедет, а когда это не пехота, то поездит артиллерия, скажем, поездит капля и бросит… Это отбирают у немки велосипед. К сожалению, такое было, абсолютно ейей…
Но вот суть. Обратите внимание!
Мужчины не заступаются. Видите, эта молодежь нужно — уже они просто переоделись. Успели переодеться в гражданское. Это не местные солдаты, офицеры, они успели уже переодеться в гражданское. Почему? Потому который дотла они воевали, стреляли, сила они были взяты в армию, даже старики были и дети взяты. Это я вам истинно скажу про этих мужчин, молчащих и одетых в гражданское…
Марк Иванихин:
— Я здесь был, это и пожирать вход в рейхсканцелярию. Я спускался вниз, только вблизи, было противно — там несравненно трупов лежало. Вот здесь, только войдешь, — справа, трупы Геббельса, его жены Магды и их детей. Родители их отравили. Труп Гитлера тоже видел, он лежал дальше, метрах в 50, он и Ева Браун, обугленные, недалеко собака.
В коридоре слева и справа — кабинеты. В них было много немецких офицеров-самоубийц. Они массово стрелялись. Еще — много разбитых бутылок из-под водки и вина. Я сполна это видел.
Это сдается командующий обороны Берлина генерал Вейдлинг.
Он покидает командный бункер…
— …А справа от выхода из бункера я видел лежащих в черта шестерых детей Геббельса и его жену, непосредственно в нескольких метрах.
Фото: memorialis.ru
Марк Иванихин:
— А это наши офицеры зашли в полицейский участок. Сказать, какой это особисты, нельзя. У них же не было специальной формы. Они носили обмундирование тех частей, в которых служили.
В нашем полку было три особиста. Они с нами прошли от Сталинграда до Берлина, следовательно мы были в очень хороших отношениях. Но вот был быль на Курской дуге. Мой сержант Донченко чистил легкий пулемет и случайно прострелил себе плечо. Приезжает особист Пеканин, говорит: «Марк, пиши рапорт: Донченко расстрелять изза самострел». Я говорю: «Донченко прошел со мной через Сталинграда прежде Курской дуги. Я причинять такой рапорт не буду. То, кто произошло, случайность». Потом командир полка меня вызывает: «Пиши рапорт. Расстреляем Донченко накануне строем». Я говорю: «Не будете стрелять, потому который я такой рапорт причинять не буду». И Донченко довоевал перед конца, ради войны у него 4 сына родились.
А паки: знаете наши ППШ, у них весьма паршивые предохранители. Командир отделения связи Месхин спрыгнул с машины, автомат для плече, стволом вниз, слетел с предохранителя, и пули попали Месхину в ногу.
Мне особисты вдобавок: «Расстрелять изза самострел». Опять не дал. И он тоже довоевал прежде конца, и тоже дети у него потом родились.
Бог ты выше, точно я мог отдать своих солдат, с которыми шел рядом столькими обстрелами и бомбежками?
Почему мне голову следовать упрямство не свернули, не знаю. Но пару орденов все-таки недодали. Я получил четыре, а могли дать вполне восемь. Зато я, слава богу, знаю, что невинных людей не отдал вокруг расстрел. Да опять и выпил с ними шампанского в Берлине.
Ну тут снова одно лирическое отступление. 1 мая бои в городе едва сошли на отсутствует, и мы решили отметить это следствие. Расположились для первом этаже уцелевшего дома. Видимо, здесь жил какой-то весьма богатый немец — серебряная посуда, фарфор, хрусталь… И чрезмерный иждивение. У нас была туша быка, изрядно поросят, консервы, водка, а снова шампанское и вина — в подвале дома. Я говорю: «Всем помыться и переодеться» (мы же вдобавок в зимнем обмундировании были). А старшине — он прежде войны работал поваром в ресторане — приказываю приготовить праздничный ужин. Накрыли довольствие на всю батарею, для всех 60 человек. А тут посыльный через командира полка: Иванихина — для офицерскую вечеринку. «Нет, — говорю. — Я прошел с солдатами через Сталинграда предварительно Берлина и праздновать буду с ними».
Один выше боец, Быстров, очень хорошо играл на аккордеоне, аккордеонов брошенных была масса… В общем, мы такой вечер отгрохали… У меня были солдаты из Сибири, которые доминирующий единовременно паровоз увидели, коли их на фронт повезли, а тут такое… И — шампанское… Причем из настоящего хрусталя, он звенит. Хорошо посидели…
Марк Иванихин:
— А это, впрямь, Бранденбургские ворота. Думаю, кто эта машина — «Опель зекс», шестой, вероятно. У меня ровно у командира дивизиона такой был, но уже изза войны.
…Я вам снова одну историю расскажу. Наверное, 28—29 апреля ко мне прибегают солдаты и говорят: «Товарищ капитан, мы нашли такую обалденную машину, посмотрите». Я пошел посмотреть. Стоит сарай, в сарае автомобиль. Четырехместный фаэтон, внутри красной кожей отделан, длиннющий капот, двенадцатицилиндровый мотор, справа три фанфары серебряные, слева три фанфары серебряные… Машина нуждаться на колодках. Я говорю: «Ищите колеса». Колеса нашли, надели, бензин залили. Ну подобно я мог не проехаться на этой машине?! Мне 22 года, я капитан. Проехал коллекция, думаю: «Не сообразно чину».
Звоню командиру полка: «Товарищ полковник, вот такая упихивать машина». Он говорит: «Пускай надо, нынче пришлю зампотеха». Прислал зампотеха, майора Маковского, он машину куда-то отогнал. И плод ее потерялся.
Уже изза войны я видел немецкую хронику, там Гитлер разъезжал для такой машине, называлась «Штерн».
А вторично мне попался «Хорьх» желтый, я на нем поездил день. Командир полка увидел и говорит: «Марк, ты ездишь на «Хорьхе», а я, комполка, на каком-то «Студебеккере». И забрал у меня сей «Хорьх». Но непосредственно для нем проездил не больше суток, у него машину забрал командующий артиллерией армии. Но и ему не повезло: «Хорьх» перешел командующему артиллерией группы войск. А дальше — не знаю… Но я все-таки вконец число на нем ездил.
Марк Иванихин:
— Это беженцы немецкие домой возвращаются. Видите, вылезают из укрытия в подвалах, им сказали, наверное, какой где-то кухня полдничать, накормят. Наши солдаты сердобольные…
Сделаю отступление лирическое. Я всю войну воевал для катюшах, а изза ними охотились немецкие самолеты. Я, например, пять единовременно менял материальную часть — ее разбивали. И солдаты мне единовременно сказали: «Дойдем до Германии, туз же семейство, где живет летчик, сожжем и всех расстреляем». И вот входим в одиноко из городков, солдаты спрашивают у немок: «Где здесь фамилия летчика?» Они показывают — вот. Солдаты туда зашли, а в доме фрау и четыре маленьких ребенка. Ничего им, действительно, не сделали, беспричинно постояли, выдохнули злость.
Марк Иванихин:
— А это берлинцы получают похлебку нашу. Женщины, дети. Ну и мужчины тоже… А ныне позвольте лирическое отступление. Приводят ко мне солдаты мальчишку в военной форме — немецкой, зовут Петер. Его ведь заставили воевать, это же разумеется, а войне рейс. Ну я и говорю: «Пускай для кухне чистит картошку». Он в нашем расположении некоторое век побыл, впоследствии его переодели в гражданское и отпустили. Я ему снова бумагу написал по-русски, что он у нас работал.
Марк Иванихин:
— Стояли такие девочки. Этой, наверное, лет двадцать, а мне тутто было 22 возраст. Конечно, смотрели мы для них с… большим уважением. Они очень очень регулировали: белоснежный флажок — дозволительно ехать, малиновый — стоп. При обстрелах они убегали в укрытие, впоследствии возвращались.
Проект «Новой газеты»
Фотографии — Фотохроника ИТАР-ТАСС
Редакция благодарит Федеральное агентство сообразно рыболовству следовать помощь в подготовке материала
Записал
Виталий Ярошевский
Мне весьма понравилось!
