Роберт руарк. Старик и мальчик

Новости

Роберт Руарк. Старик и мальчик

По наводке owls_shadow потырено отсюда: http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/4465/ (с)

Прочитал с истинным удовольствием, чего и сосообщникам рекомендую 🙂

Старик знает вконец alias едваедва дотла для свете. Но, точно состояние, своими знаниями вас не подавляет. Поясню свою правило: мальчишкой он побывал в Африке, убил пару тигров в Индии, по крайней мере так он утверждает, и порядком на своем веку повоевал в разных краях. При всем этом он может объяснить вам, почему перепела спят, сбившись в кучу, иначе почему индюки летят, не разбирая пути.

Выглядит Старик, прямо скажем, непрезентабельно. У него большие торчащие уши и кустистые прокуренные усы. Он курит изогнутую трубку и стреляет из старой двустволки, такой же потрепанной жизнью, сиречь и сам он.

Он завсегда ходит в мятых штанах и плюется метко, наравне плевались человек в те времена, коль насилу сила взрослые мужчины жевали «яблочный табак».

Что мне нравится в старике, так это то, который он охотно говорит о книга, какой знает, и никогда не смотрит сверху вниз для любознательного мальчишку. Если вы дожили перед его лет, то вы знаете массу всякой всячины, которую воспринимаете якобы нечто само собой разумеющееся. Вы забываете, какой не совсем прошли такую тяжелую школу, только вы, и не больно-то стараетесь сеять знания.

Вот, например, кликнули мы со Стариком как-то собак и отправились в рощу посмотреть, несть ли там перепелов. Случилось так, какой они там были. Пит, пойнтер наш, кружил ровно сумасшедший, а затем вытянул хвост в струнку и застыл на углу горохового поля, точно собрался зазимовать там.

— Что-то мне не хочется стрелять, — сказал Старик. — Давай-ка лучше ты. Возьми мое ружье и зайди в хвост Питу. Иди осторожно и подними птиц так, ради не напугать собаку, а я посмотрю, сумеешь ли ты взять одну птицу. О другой не задумывайся, простой сосредоточь кругом свое внимание на первой. Чтобы убить вторую птицу, должен встарь убить первую. Это, какой называется, афоризм, проверенное для практике. Ну-ка попробуй, посмотрим, который у тебя получится.

Я обошел Пита, и птицы взлетели, чистый фейерверк в День независимости, и я поступил так, наравне поступают поначалу наконец дотла: начал палить сообразно всем птицам вкупе. Я стрелял по ним дуплетом, и на землю не упало ни одной. Ни единой.

Я посмотрел для Старика, он для меня, каким-то, я желание сказал, печальным взглядом. Он покачал головой, взял в руку трубку и тщательно утрамбовал в ней табак. Зажег спичку и раскурил трубку.

— Послушай, сынок, — сказал он. — На своем веку я несравненно раз давал маху и, вправду, промажу вдобавок не единовременно, были бы птицы. Но одно я знаю, и ты обязан хорошенько запомнить это: никто не может убить кругом выводок дружно, даже когда стрелять по птицам, которые бегут гуськом сообразно кукурузному полю. Перестрелять их можно только по одной.

Старик сказал, кто должен дать собакам время, беспричинно наравне, коль выводок разлетится в разные стороны, птицы первое век сидят не двигаясь, и учуять их дозволено только верхним чутьем. Так что, почему желание нам не посидеть, покуда он выкурит свою трубку, а потом уж приличествовать поднимать одиночек. Старик сказал, какой он не знает, кем я буду, ежели вырасту, и ему, собственно, наплевать для это, однако, сказал он, мне должен научиться уважать перепелок правда желание ради практики, чтобы затем научиться уважать людей.

— Маленький перепел, — говорил мне Старик, — это же джентльмен, и обращаться с ним должно по-джентльменски. Ты повинен холить его и лелеять, на который у него есть оптом основания рассчитывать, потому кто перепелов не так уж гораздо и они заслуживают того, ради в них стреляли с почтением. То, чистый ты будешь обращаться с перепелкой, беспричинно либо разве затем на тебе скажется.

— Представь себе, — говорил Старик, — кто стая перепелов — это члены твоей семьи. Ты обращаешься с ними надлежащим образом, и они живут у тебя накануне конца твоих дней. Они трудятся в твоем саду, поедая там букашек, а сообразно вечерам тешат тебя своим пением. Твои собаки довольны, потому кто у них есть развлечение, а если ты стреляешь перепелок, ты стреляешь их наравне столько, сколь нужно, а после уже больше в тот год не стреляешь. Нужно ведь оставить какое-то количество птиц, для они принесли тебе на следующий год подобный выводок. Нет ничто приятнее, чем снять ружье с крючка, крикнуть собак и отправиться на поиски перепелиного выводка, коли ты знаешь, какой у тебя грызть хорошие шансы найти его. Эта напитки пташка весит не более пяти унций, зато всякий грамм ее веса — это грамм высшей пробы. Перепел весь глядит в оба, и какойнибудь некогда, охотясь на него, ты доказываешь себе, что и сам чего-то стоишь.

— Я не знаю никого, какой, поохотившись на перепелов, не стал желание чтобы чуточку вежливей, чем прежде,—сказал Старик. — Ведь они джентльмены, а с кем поведешься, у того и наберешься. Если ты собираешься охотиться на перепела, то повинен памятовать такие вещи, как… ну якобы того, какой невозможно пить кроликов для глазах у собаки, а то она потеряет интерес к перепелам. А после ты обязан и о собаках позаботиться. Собака, для которой стойка не является делом… «делом чести» — вот верное имя — и мешает другим собакам, — никчемная тварь, и ее лучше пристрелить. Одно из несчастий этого мира состоит в книга, который целый живое сбивается в кучу и толкает, и пихает товарищ друга, и, когда твоя собака не имеет хорошего воспитания, у нее вышли никакого права для существование. Взять, к примеру, быль бы собак, гоняющихся следовать кроликами: коли это гончая, пусть гоняет кроликов в свое удовольствие. А вот сеттер сиречь пойнтер не имеют никакого права гоняться ради кроликами. Люди из Вашингтона назвали бы это «непроизводительной роскошью». И собака и человек должны действовать то, что им положено, и творить так, ради оправдать свое задача.

Старик улыбнулся и пососал трубку.

— Я хорошо помню одну сучонку-сеттера сообразно кличке Лу. Она принадлежала моему старому другу, некоему Джо Хескиту. В фон я, верно, бестолковей собаки не видел. Но она была по-настоящему предана своему делу. И уж когда она делала стойку, то это была мертвая стойка.

Кроме нее, у Джо была другая, хорошо натасканная собака, — больший старый сеттер-гордон, черный наравне смоль. Его звали Агат. Когда он делал стойку, он становился похож на обгорелый пень. Такой же он был грязный и такой же неподвижный. Поэтому Лу всю свою стол делала стойки недалеко пней. Идешь, иногда, сообразно слоновой траве в саванне и безусловно наткнешься там на бедную старушку Лу, которая примерзла к обгорелому пню. Кроме стоек, Лу недовольно на который была способна, но это была самая «стойкая» собака, которую мне довелось прозреть. Она сделала на этом свою карьеру и ничуть не прогадала. Только в конце концов ей изменило зрение, и она погибла. Она сделала стойку у пожарного крана среди шумной улицы и не сочла нужным посторониться перед автомобилем, который шел для больший скорости.

Старик усмехнулся своей обычной ехидной усмешкой и перешел к новой лекции.

— Человек может многому в жизни научиться, наблюдая собак, — говорил он. — Вот правда бы взять их постановка к змеям и черепахам: лучшая в мире подружейная собака сделает стойку и над черепахой и над змеей. Но через черепахи она не попятится, а, сделав стойку над змеей, она тут же отбежит прочь. Это она, беспричинно излагать, исполняет особенный «гражданский записать». Но буде хорошая собака делает стойку для кролика, она поднимает уши по-особому и воровато оглядывается на тебя, вдруг крадет для твоих глазах яблоко с фруктового лотка и ждет, кто ее будут пить. Если собаке повезло с родословной и у нее обедать щепетильность и представление о приличиях, то вообще ее промахи случаются единственно сообразно твоей вине.

Старик сказал, какой он скольконибудь отклонился через вопроса о перепелах, и объяснил это тем, кто даже старый люди может увлечься. После чего он вернулся к первоначальной теме. Он сказал, кто ни уединенно здравомыслящий люди никогда не сгонит секта перепелов с его родного, насиженного места.

— Перепел — член твоей семьи, — повторил он, — и, вдруг всякого члена семьи, его надо харчить. Поэтому ты сеешь для него горох, леспедецу разве бедно ли что там вторично. Ты сеешь это неподалеку от такого места, куда он мог бы прилететь, чтобы спрятаться. Перепел на особенность постоянен в своих привычках. Утром он покидает страна ночлега, однако разряд принадлежащий не забывает. Очень жаль, — сказал Старик, — что люди не делают для себя из этого нужных выводов.

Но в перепеле, — продолжал Старик, — ровно и в человеке, сидит дурь. Ему вообще кажется скудно. И он затевает войны, взамен того для кропать делом. И ежели ты будто должно не прижмешь перепелов экономически, то вся твоя стая передерется, выродится и в конечном счете уничтожит сама себя. Петушки начнут драться между собой, курочки станут поедать собственные яйца, и в единолично толстый день ничто через стаи не останется. А это плохо чтобы всех, включая птиц, букашек и самого тебя, не говоря уже о собаках. Поэтому ты вынужден отстреливать птиц любой год, однако, подлинно, в разумных пределах. Скажем, у тебя вывелось двадцать птиц. Предположим, ты перебил половину из них. Часть оставшихся переловят лисы, кроме пакет — одичавшие кошки, и из двух отложенных яиц каждое второе погибнет от погодных условий. Но когда ты будешь смотреть о стае и не станешь жадничать, то сможешь сохранить ее у себя на заднем дворе на веки вечные.

Как единовременно прежде тем, якобы я встретил твою бабушку, — сказал Старик, — я окопался в одном местечке для Юге и занялся воспитанием собак. Я жил там тридцать лет и натаскивал всех собак, какой у меня перебывали ради это пора, на своем заднем дворе, на одной и той же стае. Вместе с собаками я натаскивал и ребят. Французы обычно называют это laissez faire (1 laissez faire — заставлять изготовлять что-либо.).

Я приучил птиц селиться поближе к дому. И приучил собак относиться с уважением к птицам во период кладки и высиживания яиц, а ребят я приучил относиться в это пора с уважением к собакам. Я никогда не охотился для эту стаю больше чем три раза в год и никогда не стрелял изза некогда больше трех птиц. И поголовно эра я что-нибудь сеял для них.

Я желание мог многое рассказать тебе о птицах, — сказал Старик, — только я и так стал что-то ультра уж болтлив в последнее век. Если ты будешь запоминать о часть, какой не потребно спешить и никогда не будешь палить по всему выводку, коль запомнишь, что ради перепелами нуждаться ухаживать и кормить их, и буде не забудешь, кто собак требуется научить уважать птиц…

О черт! — сказал Старик, — то, кто я ныне тебе нагородил, — это проповедь для тему относительный уважении. Могу тебе выражать, кто она охватывает наибольшее размер жизненных ситуаций, единовластно через того, с кем ты имеешь работа: с перепелами ли, с собаками либо с людьми.

— Это недорогое ружье, — заметил Старик. — Оно не больно-то красиво, и для нем нет затейливой гравировки. Но оно выстрелит туда, куда ты его наставишь, и, коли ты правильно прицелишься, быстро оно-то не промахнется. Когда-нибудь, буде ты будешь подвизаться и заработаешь гораздо денег, ты сможешь съездить в Англию и покупать там пару двустволок, а то и здесь заказать себе ружье с золотой насечкой в виде дичи и охотничьих собак. Но, чтобы научиться стрелять, это ружье будто раз то, который тебе приходится.

Наверное, это было прекрасное ружье, ежели Старик решился доверить столь опасное огнестрельное оружие восьмилетнему мальчишке. Небольшое, двадцатого калибра, оно стоило всего двадцать долларов, но в те времена двадцать долларов были большими деньгами, и вы могли покупать для них кучу разных разностей.

Старик набил трубку, сунул ее возле усы и посмотрел на меня, навострив приманка торчащие уши, сиречь сеттер над кроликом, которого, сообразно идее, принужден игнорировать.

— Сейчас, — сказал он, — я свистну собак и разрешу тебе воспользоваться этим ружьем наилучшим образом. Но прежде тем, сиречь мы пойдем с тобой в масса, я хочу произносить тебе одну вещь: теперь моя репутация в твоих руках. Твоя мать думает, что всего такой старый свихнувшийся дурак, сиречь я, может дать в руки такому клопу ружье, которое едваедва ли не с него ростом. Я сказал ей, что один отвечаю и ради тебя, и после ружье, и за то, вроде ты будешь с ним обращаться. Я сказал ей, какой заправский условный момент чтобы мальчишки открыть учиться владеть ружьем — это тот момент, когда он для этого созрел, вне зависимости через того, сколько ему лет. А приучаться к осторожности и вовсе никогда не рано. Ты нынче держишь в руках опасное оружие. Оно может убить тебя, alias меня, или собаку. Ты вынужден зарубить у себя на носу, который заряженное ружье превращает человека, в чьих руках оно находится, в потенциального убийцу. Смотри, никогда не забывай этого.

Я пообещал, кто не забуду. И весь помнил об этом.

Старик надел шляпу и свистнул Фрэнка и Сэнди. Мы отправились на последний двор, где обитала наша «домашняя» стая. Был гласный ноябрьский погода: пригревало солнце, и ручной ветерок шевелил осенние листья со сполна вдобавок не потухшими красками. Мы подошли к изгороди — низкой изгороди из колючей проволоки, и я стал перелезать через нее, подняв ружье в одной руке и обхватив столб другой. Я уже перенес было ногу через изгородь, однако тутто как зацепился мотней следовать колючку.

— Тпру! — заорал Старик. — Если желание ты только видел, какой у тебя дурацкий покрой! Сам висишь на колючке, помахивая ружьем, а ноги — одна в воздухе болтается, а другая проволоку вокруг собой нащупывает.

— Могу себе представить, — ответил я.

— Некоторое время я буду с тобой строг, — пообещал Старик. — За всякий промах я буду тебя нещадно ругать. Я знаю, кто ружье у тебя не заряжено, беспричинно какой никто поголовно равно не пострадал желание через того, какой тебе взбрело в голову лезть через забор с ружьем в руках. Но это может войти в привычку, и тутто в единственный прекрасный сутки ты полезешь через забор с заряженным ружьем, оступишься. Курок зацепится после колючку, ружье выстрелит, и заряд попадет в тебя, в меня иначе в кого-нибудь вторично, и тогда уж будет поздно жалеть.

В лесах и для полях, — продолжал он, — несравненно изгородей, беспричинно какой давай-ка лучше моментально приучайся творить это сообразно всем правилам. Собравшись лезть от забор, поставь ружье для предохранитель и положи его при изгородь, футах в десяти через того места, где ты собираешься перелезть, причем так, для стволы были направлены через тебя; а перелезешь — вернись, подними ружье и посмотри, по-прежнему ли оно на предохранителе. Это тоже должно войти у тебя в привычку. Ведь нетрудно срок через времени поглядывать для предохранитель.

Скоро мы притопали для удаленный ход кукурузного поля Сэнди — белый с желтыми пятнами английский сеттер — забегал вдоль его края, держа нос по ветру. Фрэнк — старый и медлительный — усердно обнюхивал землю. Через минуту Сэнди что-то учуял и мгновенно кинулся вперед. Он бежал сломя голову и ровно замер у зарослей кустарника. Фрэнк, шедший по следу, наддал ходу и направился к Сэнди. И тутто он поднял голову, увидел Сэнди для стойке и тотчас замер прямо. Может замечаться, вы и видывали более прекрасную картину — я не видел.

— И я истинно могу ныне стрелять? — спросил я.

— Заряди ружье, — ответил Старик, — после подойди, и, если птицы взлетят, выбери одну и стреляй по ней.

Я зарядил ружье, подошел к собакам и сдвинул предохранитель. Он щелкнул насилу слышно, но Старик уловил этот аккорд.

— Тпру, — сказал он, — дай-ка сюда ружье.

Я был озадачен и обижен, потому какой это было мое ружье. Старик сам подарил его мне и вот ныне отнимает. А он передвинул трубку в второй угол своего спрятанного при усами рта и зашел позади собак. Он даже не взглянул туда, где были птицы. Он смотрел сам предварительно собой, небрежно держа ружье у живота и направив стволы куда-то в бок и вверх примем подле углом в 45 градусов. Птицы взлетели, и Старик вскинул ружье. В то же самое век его больший палец сдвинул предохранитель, приклад угнездился у него под подбородком, и в следующие мгновения грянул выстрел. На расстоянии 25 ярдов одна из птиц упала для землю.

— Принеси, — приказал Старик, разряжая дальнейший ствол.

— Почему ты забрал у меня ружье?! — завопил я. Я был в бешенстве. — Черт побери, это не твое ружье, это мое ружье!

— Ты опять мал, ради ругаться, — заметил Старик. — Ругань — это привилегия взрослых: чистый и огулом прочие права, ты вынужден вовремя заслужить превосходство ругаться. Ругань хороша ради пущей выразительности. А буде каждое второе имя ругательство, ругань теряет какойнибудь ценность и становится скучной. Сейчас объясню, почему я взял у тебя ружье. Ты ведь никогда не забудешь относительный этом, а?

— Еще желание! — ответил я, сполна вторично злясь и толькотолько сдерживая слезы.

— Я предупреждал, который буду с тобой строг. Хотя бы чтобы спокойствия твоей матери. Это просто входит в программу обучения. Теперь быстро ты никогда не подойдешь к стае — либо к чему там снова — без того, чтобы не вспомнить погода, коль я отобрал у тебя твое первое ружье, так?

— Но я даже не знаю, почему ты его отобрал, — ответил я. — Что я такое сделал?

— А предохранитель, — сказал он. — У человека, таскающего без дела ружье со спущенным предохранителем, недостает никаких оправданий. Ты не знаешь, куда устремятся птицы, взлетев, собака указывает тебе всего сторона, где они сидят. А может, они побегут для тебя? Собака сорвет стойку, бросится тебе около ноги, ты споткнешься об нее и упадешь в яму alias налетишь для камень, ружье выстрелит, что тогда?

— Но ведь разве ты собираешься стрелять, когда-то же ты повинен сдвинуть предохранитель?

— Великое работа привычка,— ответил Старик. — И плохие привычки прилипают с той же легкостью, который и хорошие. Стоит тебе усвоить какую-нибудь привычку, и ты через нее уже не отделаешься. Бессмысленно сдвигать предохранитель, покамест ты не представляешь себе, во который будешь стрелять. У тебя будет ради этого больше чем порядочно времени, коли ты вскидываешь приклад. Во всяком случае, стрельба из ружья построена на рефлексах.

А стрелять очень просто: ты держишь ружье поперек живота стволами от человека, который охотится с тобой, и смотришь непосредственно перед собой. Когда птицы взлетят, ты выбираешь одну из них, и тутто срабатывают твои рефлексы, ты вскидываешь ружье, сразу твой большой палец сдвигает предохранитель, а указательный ложится на курок. Ты прицеливаешься, нажимаешь спуск, ружье стреляет, птица падает. Проще простого, коли ты с самого начала приучишься правильно проделывать сполна это. Потренируйся малый, изрядно единожды пощелкай затвором, целясь во что-нибудь, в шишку, скажем.

Я вскинул ружье и нажал курок. Оно выпалило с таким грохотом, который я с перепугу уронил его для землю.

— Хорош! — саркастически хмыкнул Старик. — А я-то думал, какой у тебя станет ума проверить патронник, предварительно тем наподобие нажимать на курок. Если желание ты это сделал, то увидел желание, который я прогрессивно зарядил ружье. Эдак ты можешь застрелить меня сиречь собаку, разве будешь принимать такие вещи для веру.

Так закончился выше перворазрядный проблема. Теперь-то, вправду, я намного старше, только перед сих пор помню, чистый Старик отобрал у меня ружье, спрятал патрон в кулаке и потом вдобавок вложил его в ствол, для того чтобы приучить меня к осторожности. Самые сильные слова ничто сообразно сравнению с таким простым и наглядным методом обучения. А коль мы возвращались домой, он сказал мне снова одну вещь:

— Чем ты будешь становиться старше, тем осторожнее. И, дожив перед моих лет, станешь так бояться огнестрельного оружия, что огульно твои знакомые молодые ребята будут называть тебя старой барышней. Но старые барышни не отстреливают голов у своих товарищей на утиной охоте и, стреляя наугад по кустам, куда ушел олень, не обнаруживают там своего лучшего друга с простреленной грудью.

Мы вернулись домой и поднялись в комнату Старика. Он развел огонь в камине, сходил в чулан и принес оттуда бутыль старого кукурузного самогона. Налив себе полстакана, он отхлебнул глоток и облизнул губы.

— Кстати, — сказал он, — думаю, что буде ты подрастешь, то начнешь курить и пить такую вот дрянь. По крайней мере курят и пьют, изза малыми исключениями, дочиста. А потому не мешало желание тебе запомнить, кто никто вдобавок не пострадал через ружья, коли откладывал выпивку перед окончания охоты, разве дозволено сесть спокойно у камина, прежде почистив ружье и поставив его для царство иначе упрятав в чехол. Я вижу, ты еще не удосужился обнять свое ружье, не говоря уже о книга, ради почистить, а просто сунул в угол, где накануне него могут добраться дети alias повалить собаки. Предлагаю тебе почистить ружье ныне же. Таким образом, ты сразу узнаешь, не остались ли в нем патроны. Таким образом, оно не будет ржаветь. И поскольку, перед чем почистить ружье, его надобно обнять, ты с тем же успехом можешь убрать его в чехол.

Вам может заболевать, что Старик простой куражился, потому который и я, ейей, тогда беспричинно думал. Но сегодня я пересмотрел свое заключение. Я видел чуть сплошь, к чему может привести небрежное обращение с ружьем. Один выше знакомый парень любил постоять в позе Даниэля Буна, опираясь на дульный срез обеими руками. Однажды сообразно каким-то кругом непонятным причинам ружье выстрелило, и сегодня у него нет больше кистей на руках, какой, впрямь, доставляет ему известное неудобство.

Я видел, будто пьяные возились с «разряженными» ружьями, а потом эти ружья точно выстреливали в доме, принося горькое похмелье. Однажды для утиной охоте у меня взбесился винчестер и стрелял перед тех пор, временно в магазине оставались патроны. Он прыгал у меня в руках и лягался, вдруг дикая лошадь; популярность богу, у меня вошло в привычку совмещать ружье стволами от человека, разве я безусловно застрелил желание своего товарища. Я видел человека, отстрелившего наконец кругом себе ступню из ружья, из которого, ровно он думал, были вынуты сила патроны. Я видел другого человека, который для оленьей охоте выстрелил в кусты, куда ушел олень, и сделал вдовой жену своего лучшего друга. Старик пилил меня и обтесывал вплоть трех лет. Однажды, разве я, забывшись, полез через изгородь с заряженным ружьем, он огрел меня палкой.

Когда мне исполнилось одиннадцать лет, Старик выкрал у меня ружьецо двадцатого калибра. Он ехидно улыбался и объявил, какой это был «индейский гений» в самом прямом смысле этого слова. Это озадачило меня, однако не весьма, потому какой Старик сплошь был с чудачествами: эдакий мудреный деятель. Позже я пошел в свою комнату и увидел для кровати двустволку в кожаном чехле, для котором стояло мое название. Ружье было с серебряной гравировкой, изображавшей собак и перепелок, а к прикладу была прикреплена серебряная пластинка с моим именем.

Старик ублажал свою язву спиртным, ежели я ворвался к нему, прижимая к груди новость ружье. Он ухмыльнулся мне поверх стакана.

— Это подарок сообразно случаю окончания курса, — сказал он. — Вот уже три года, ровно мы открыли эту лавочку, и покамест что я цел. И собаки тоже. Я полагаю, какой теперь дозволено снять с тебя опеку. Но ежели ты возомнишь себя чрезвычайно уж взрослым и начнешь вольничать с этим ружьем, я отберу его у тебя.

Теперь я уже довольно больший, чтобы ругаться. Я вдоволь насмотрелся для дураков, не умеющих обращаться с оружием и запугивающих осмотрительных людей прежде полусмерти. Но у них не было такого учителя, как Старик. Не всем везет.

Оцените статью
Добавить комментарий